Дефицит электроэнергии в Казахстане создан искусственно, и строительство атомной электростанции (АЭС) не поможет ликвидировать нехватку энергии, считает экс-глава компании KEGOC, экономист и энергетик Асет Наурызбаев.
Своим мнением об этом эксперт поделился в интервью Petrocouncil.kz.
— Власти страны объясняют необходимость строительства АЭС тем, что у нас грядет дефицит электроэнергии, который можно устранить, построив новые электростанции. Они считают, что атомная генерация по сравнению с угольной наносит меньше вреда экологии, работает стабильно в отличие от солнечной и ветровой.
Нам говорят, что мы должны строить атомную станцию стоимостью $10-15 млрд, поскольку являемся лидерами по добыче урана в мире, а также потому, что нужно развивать атомную науку в стране.
Каковы Ваши аргументы, почему считаете, что нельзя строить АЭС у нас в республике? Какую альтернативу Вы предлагаете?
— У нас уже есть дефицит электроэнергии. Мы видим, что нам не хватает собственного производства, и поэтому импортируем ее из России. Но этот дефицит рукотворный, и создало его Министерство энергетики Казахстана. Никакой другой причины для возникновения этого дефицита нет. У нас довольно долго существует механизм аукционов на строительство электростанций на возобновляемой энергии. Этот механизм настолько успешный, что в течение 6 лет цена на электричество, предлагаемая в рамках этих аукционов, упала в три раза. Сегодня самую дешевую электроэнергию в республике, из новых электростанций, дают как раз ВИЭ. На последних торгах стоимость электроэнергии от ветряных станций была ниже 10,5 тенге за 1 кВт*ч. Для сравнения, старая угольная ГРЭС-2 продает по цене выше 13 тенге за 1 кВт*ч. То есть даже старая угольная генерация стоит дороже, чем новая возобновляемая. На строительство станции на основе ВИЭ уходит два года, и даже меньше. При желании мы можем покрыть все свои потребности и устранить дефицит в электричестве за ближайшие 2-3 или 4 года, если проведем достаточное количество аукционов. Поэтому тезис о том, что будет нехватка электроэнергии в будущем, порожден исключительно неумелыми действиями Минэнерго, которое вместо того, чтобы увеличивать количество аукционов, сдерживает его. Соответственно, мы вместо того, чтобы получать возобновляемую энергию, сидим на дефиците, покупая ее у России. Это следствие непрофессионализма работников министерства.
Заявления о том, что атомная станция надежнее возобновляемой – очередная ложь. Если посмотреть данные МАГАТЭ (Международное агентство по атомной энергии), то последний проект российских энергетиков – Белорусская атомная станция – работает примерно половину времени. О какой надежности может идти речь при таких показателях. Но даже если взять американскую станцию, то мы выясним, что АЭС в США работает в среднем 92% времени. То есть 8% времени станции нет, и надо ее замещать из других источников.
Мощность двухблочной АЭС, которую строит «Росатом», составляет 2400 МВт (по 1200 МВт – каждый блок). Так вот, если такая станция выходит из строя, то вам довольно трудно будет быстро заместить ее. Это значит, что большое количество потребителей останется без электричества. Помните аварию, произошедшую в 2022 году, когда три страны Центральной Азии (Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан) единовременно остались без электричества? Тогда из энергетического кольца выпала мощность, примерно равная такому энергоблоку, – то есть 1200 МВт. Вот, что произойдет, если один блок АЭС выйдет из строя.
С возобновляемой энергией такого не будет. Потому что большое количество малых источников энергии работает согласно нормальному закону распределения. Центральная предельная теорема гласит, что много независимых друг от друга случайных величин все вместе работают, как нормально распределенная случайная величина. Что это означает? То есть на территории страны невозможно, чтобы одновременно отключилось большое количество электростанций на ВИЭ, а среднее значение выдаваемой мощности постоянно будет колебаться около средней величины. У пула небольших электростанций на ВИЭ общей мощностью 4800 МВт, каждая из которых работает с равномерно случайным законом распределения вырабатываемой мощности среднее значение выдаваемой мощности будет 2400 МВт, как у АЭС, а стандартное отклонение, то есть диапазон отклонений, в пределах которого выдаваемая мощность будет находиться 2/3 времени (его часто называют сигма) составляет всего 204 МВт.
Согласно известным законам вероятности, в диапазоне 4*сигма (±816 Мвт) выдаваемая мощность будет находиться 99,9936% времени, или наоборот, выходить за пределы этого диапазона в 64 случаях на 1 млн, то есть это всего полчаса в году. Не 8% времени или 700 часов, как на АЭС. Это очень низкая вероятность, по сравнению с вероятностью отказа АЭС. Поэтому надежность возобновляемой энергетики многократно выше атомной.
Аргумент о дешевизне атомной энергии тоже не выдерживает критики. Стоимость 1 кВт*ч электроэнергии от АЭС в пять раз дороже, чем возобновляемой. Мы знаем это из последнего публичного проекта «Росатома» – АЭС «Аккую» в Турции, где стоимость киловатт-часа установлена в контракте на покупку электроэнергии в 12,35 цента (55,5 тенге по текущему курсу).
АЭС, которую хотят построить в Казахстане, планирует производить 15 млрд кВт*ч электроэнергии в год. Таким образом разница в цене АЭС и ВИЭ составляет 45 тенге. Умножив количество производимой электроэнергии на разницу, мы получим 675 млрд тенге (примерно $1,5 млрд), которую мы каждый год будем переплачивать за электроэнергию от АЭС. То есть каждый из нас ежегодно будет переплачивать более 30 тыс. тенге за электричество.
— Как вы оцениваете безопасность атомной электростанции? Пример аварии на Чернобыльской станции и Фукусимы-1 может стать причиной отказа от строительства АЭС?
— Наши с вами родители уничтожили Аральское море. Теперь у нашего поколения имеется «прекрасная» возможность уничтожить Балхаш. Сторонники АЭС говорят, что современные станции более надежные. Но мы знаем, что из всех чуть более чем 600 реакторов в мире (действующих и выведенных из строя) два взорвались. Считайте, что есть 0,3% вероятности того, что наш реактор тоже взорвется. И вот у нас есть такая высокая вероятность того, что мы потеряем еще один свой крупнейший водоем, который нам достался от предков. И это на жизни всего двух поколений.
Мы не сохранили Арал, а теперь не сумеем сохранить Балхаш, потому что есть безответственные правители, которые почему-то решили построить в стране атомную станцию. «Давайте построим АЭС. – А вдруг взорвется? – Ну ладно, вероятность маленькая же». Вот, примерно так они и рассуждают. Мы все будем, как герои того анекдота, которому дали два шарика, а он один сломал, другой – потерял.
Это общая боль. Но с этим надо бороться. Учить. Тем более, что у нас есть умные ученые люди, получившие образование за границей, знающие современные технологии. У нас создан большой рынок возобновляемой энергетики, есть профессиональные команды, которые очень эффективно, быстро и дешево строят солнечные и ветряные электростанции. Надо воспользоваться этим, а не продолжать продвигать АЭС, где используются технологии прошлого века.
В плане науки ничего там не изменилось с тех пор как Энрико Ферми (итальянский и американский физик-теоретик) придумал атомный реактор. Все то, что делается новое – чтобы эта штука не взорвалась. Вся эта высокая технология состоит в том, чтобы реактор не взорвался в очередной раз. Вот и весь их хай-тек. Но это инженерные задачи, а не наука.
— То есть ни о каком развитии ядерной физики и атомной науки уже речи нет? Вся задача отрасли состоит в том, чтобы сделать реакторы более безопасными?
— Да, совершенно верно. Они говорят, чтобы эта штука не взорвалась надо делать то-то и то-то, и все. То есть потолще бетон, пожирнее арматура. Поставим так, что если взорвется, то все стечет в яму. Вот, что такое реактор третьего поколения. Но взорваться он все равно может. Потому что физически ничего не поменялось, все равно в одной точке собирается огромное количество энергии. Это неизбежно. Мы никуда ее деть не можем. Она всегда будет в одной точке. И если вдруг что-то не то произойдёт с системой охлаждения, системой подачи и съёма мощности, то возникает аварийная ситуация, которая может разрешиться так или иначе взрывом.
Хорошо, допустим, вы убедили нас, что строительство АЭС принесет только благо стране. Тогда почему не строите ее в 50 км от Балхаша, чтобы в случае взрыва озеро не пострадало, спрашиваю я у инициаторов проекта. Почему не сделаете так, чтобы в зону поражения не попала автотрасса Алматы — Астана, которая является единственным связующим путем между севером и югом? Представляете, какой объезд будет через Кызылорду, Жезказган, если что-то случится. Но даже такого простого и необходимого решения они не предпринимают. Это настолько безответственные и некомпетентные люди, что чихать хотели даже на снижение рисков. Хотя мы многократно им говорили об этом. В том числе про распределение вероятности, про центральную предельную теорему, насколько выгоднее строить ВИЭ. Когда я им говорю про это, они отворачиваются. Поэтому здесь уже речь не просто о компетентности людей в минэнерго, но и ответственности.
— Получается, что проект АЭС хотят реализовать чисто для «распила» денег?
— Другого аргумента за строительство АЭС я не вижу. Они же сначала врали, что атомная энергия самая дешевая. Но перепроверив информацию из открытых источников, мы выясняем, что это совсем не так.
Они используют некий термин – «базовая мощность». Но в энергетике такого термина нет, а есть «базовая нагрузка» или base load, что означает самый минимальный объем нагрузки, меньше которого в системе не бывает. Но никакой базовой генерации нет. Базовую нагрузку может покрыть любая станция. Нет никакой хитрости в этом. Хитрость в том, чтобы покрыть пиковую нагрузку. Это покрывается маневренными мощностями.
При этом атомная станция не может покрыть маневренную нагрузку. Да, французские атомные станции могут (российские – нет) немножко маневрировать. Но электроэнергия от такой АЭС становится еще дороже. Как только АЭС начинает маневрировать, стоимость ее электроэнергии становится дороже и уходит уже к 20 центам за 1 кВт*ч. Текущая стоимость в 12 центов за 1 кВт*ч рассчитана на то, что станция работает ровным графиком с максимальным коэффициентом использования установленной мощности.
— А что насчет малых ядерных реакторов мощностью до 100 МВт, которые сейчас разрабатываются в США. Были сообщения в прессе, что компания-разработчик планирует поставить такие реакторы в Казахстан.
— Пока эти реакторы представляют собой НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы). У них сейчас даже опытного образца нет. Ставить в промышленную эксплуатацию модель никто не будет. Сначала они должны доказать работоспособность, что предлагаемая технология работает. Потом запустить первые серийные аппараты, которые должны пройти обкатку у себя в стране. Потому что там может произойти что угодно. И никто не хочет все риски брать на себя. Но опять же, если это нормальные люди. Если речь идет о бесчестных людях, которые деньги любят больше, чем свою страну, а в Казахстане таких полно, то они могут подписаться на то, что у нас будет поставлен на эксплуатацию экспериментальный реактор.
То, что Билл Гейтс перестал финансировать проекты таких малых атомных реакторов, как раз ярко говорит о том, что там не все благополучно. И не зря людей, продающих идею ядерного реактора, называют Элизабет Холмс (ее обвинили в мошенничестве) в джинсах, поскольку все это обман.
Пусть сначала построят два-три опытных реактора. Пусть они проработают без аварий 10 лет, с высокими коэффициентами надежности и с хорошей себестоимостью. Когда всё это появится, можно начинать разговор про малые реакторы. Но к тому времени, я уверен, ВИЭ будет еще дешевле.
— Что Вы думаете по поводу выбора российской компании «Интер РАО — Экспорт» в качестве генерального подрядчика строительства трех новых ТЭЦ в Казахстане (Кокшетау, Семее и Усть-Каменогорске)?
— Выбирать генподрядчиком торговую компанию, которая в жизни ничего не построила – очень странное решение. Это говорит только о том, что она используется в качестве «прокладки». Другого обоснования нет. Они (россияне) говорят, что будет строить «Интер РАО — Инжиниринг». Но тогда почему бы сразу не нанять ее?
Я понимаю, что это некий реверанс в сторону России за помощь во время «Қаңтара» и могу допустить, что такое решение связано с политикой. Но в РФ полно компаний, которые могут строить станции, и «Интер РАО» не самая лучшая из них.
Когда нашим местным инвесторам предлагали строить станцию, цена была одна. А для российской компании ее увеличили на 100 млрд тенге. При этом никакого тендера не было. Почему бы тогда среди российских компаний не провести конкурс и выбрать наиболее компетентного? Всё, что делается вне рынка вызывает коррупционные риски. Мы, общество, должны указывать на это.
— По оценке специалистов, если в прошлый отопительный зимний период импорт электроэнергии составил 8% от общего потребления, то в этот он вырастет уже до 10%. Как Вы считаете, это много?
— Это много даже с точки зрения национальной безопасности. Представляете, мы поругаемся с Россией по какому-то поводу. А она, как вы знаете, очень часто ведет торговые войны с другими странами. В какой-то момент россияне могут сказать, что не будут давать нам электроэнергию по вечерам, то есть в период пикового потребления. Тогда у нас начнутся веерные отключения.
Если отказ России поставлять электроэнергию наложится еще и на аварию – на выход из строя какой-либо крупной станции, при том, что мы будем уже постоянными импортерами, то тогда мы надолго останемся без электричества и будем сидеть в темноте, в буквальном смысле этого слова. Вот почему это плохо. Нельзя быть зависимыми от импортной электроэнергии.
Но это не значит, что мы не должны быть подсоединены к иностранной энергосистеме, будь то российская, узбекская или кыргызская. Такая связь дает возможность регулировать нехватку или избыток электроэнергии. Более того, нам надо присоединяться и к китайской энергосистеме. Если мы сделаем это, то можем поставить мощные ветровые станции на Джунгарские ворота. Сейчас мы не можем этого сделать, потому что они своей мощностью будут расшатывать всю нашу энергосистему. А китайская энергосистема с легкостью переварит такие колебания производства электроэнергии. Это еще одна задача, которую нужно решать. Но пока я не вижу, чтобы этим кто-то в правительстве занимался.
— Спасибо за интервью!